Полицейский [Архив сыскной полиции] - Эдуард Хруцкий

Иногда по ночам Заварзин просыпался, сидел на кровати и перелистывал страницы прожитой жизни. Но думая о прошедшем, он не корил себя и не раскаивался. Он находил оправдание всему. Предательству, подлости, жестокости. Он давно уже разделил бытие на две части. В одной жил он, а в другой все остальные. И поступки свои сверял только с собственным мироощущением.

И вернувшись сегодня домой, он не думал о сидящем в тюрьме Кузьмине, из которого завтра он будет выбивать признание о том страшном, что ожидает его бывшего друга. Ему это было совершенно безразлично. Эти две судьбы стали каплей в море крови, которую лили он и его сослуживцы. В коридоре зазвонил телефон. – Заварзин.

– Товарищ комиссар, это дежурный Лукин. К вам отправлен посыльный с секретным пакетом. – Спасибо.

Заварзин положил трубку, крутанул рычажок отбоя. Ну что за служба поганая, даже дома покоя нет. Заварзин только заварил чай, как в дверь позвонили. – Кто? – Товарищ комиссар, посыльный.

Заварзин открыл дверь и отлетел на середину прихожей, отброшенный мощным ударом.

В квартиру вошел Бахтин с наганом в руке и человек в офицерской бекеше.

– Ну что, Сибиряк, – Бахтин пнул его ногой, – вставай.

Но Заварзин не мог встать, ужас словно сковал его. Значит, Бахтин все знает.

– Вставай, вставай. – Бахтин поднял его и кинул на стул. – Что тебе надо? – прохрипел Заварзин.

– Немного. – Бахтин достал из внутреннего кармана сложенную пополам папку. – Ты мне Кузьмина, я тебе папку. – Сейчас я позвоню, поезжай и забери его.

– Слышишь, Василий Борисович, – засмеялся Бахтин, – мой однокашник меня за фраера держит. Нет, Митя, ты сейчас позвонишь, вызовешь свой мотор. Только прикажи его заправить, и бидон с газолином чтобы был про запас. Потом мы поедем с тобой в Бутырку и заберем Кузьмина. Телефонируй.

Минут через сорок в конце Остоженки появился свет фар.

– Ну вот и машина, – Бахтин отошел от окна, снял с Заварзина наручники, – шофера отпустишь, скажешь, сам поведешь. Одевайся, Митя. Через несколько минут они спустились на улицу. – Гусев, отправляйся домой, я поведу сам.

– Спасибо, товарищ комиссар, – радостно поблагодарил шофер.

Когда шофер скрылся за углом, Бахтин сел за руль.

У входа в комендатуру Бутырки машина остановилась. Мимо часового Заварзин и Бахтин прошли в комнату коменданта. Тот, увидев Заварзина, почтительно вскочил: – Здравствуйте, товарищ комиссар.

– Губанов, – медленно сказал Заварзин, – из пятой Кузьмина приведите, я его забираю. – Документик надо. – Сейчас напишу. Ведите.

Бахтин смотрел на своего бывшего друга и пытался вспомнить что-то хорошее и доброе. Пытался и не мог. Слишком много горя принес ему этот человек. Женя Кузьмин вошел в кабинет, увидел Бахтина и ни один мускул не дрогнул на его лице. – Вот расписка, – сказал Заварзин, – пошли. В машине Бахтин протянул Кузьмину наган. – Если что, Женя… – Я понял. – Куда вы меня везете? – спросил Заварзин. – К нам. В гости, Митя.

Когда они в Камергерском поднимались по лестнице. Бахтин сказал: – Собери вещи, Женя. Мы уезжаем. – Куда? – К Ирине. Кузьмин присвистнул и пошел в свою квартиру. Бахтин и Чечель ввели Заварзина в комнату.

– Садись, Митя. – Бахтин вынул из кармана пистолет Заварзина, вынув семь патронов, оставил в обойме один, передернул затвор. – На. – Он бросил пистолет на стол. – Зачем? – Заварзин вскочил. Бахтин нажал ему на плечо и усадил.

– У тебя нет выхода. Уйди из жизни приличным человеком.

Заварзин улыбнулся криво, взял пистолет, медленно-медленно начал поднимать его к голове, но внезапно выкинул руку в сторону Бахтина. Грохнул выстрел. Чечель опустил наган. – Спасибо, Василий Борисович. – Он хотел убить вас.

Бахтин посмотрел на лежащего на полу Заварзина и подумал: хорошо все же, что не его пуля достала бывшего однокашника. Потом взял агентурное дело и бросил его рядом с трупом.

Машина на предельной скорости неслась по Петроградскому шоссе. – Куда мы едем, Саша? – спросил Кузьмин. – С Рубиным потолковать. – Остановись, Саша. Зачем тебе его кровь?

– Женя, это моя игра. Вы, либералы, проморгали Россию, обрекли нас, честных людей, на муки и горе… – Саша, Рубин здесь ни при чем. – Он убил Лену. – Какую? – Глебову. – Не может быть! – сдавленно вскрикнул Кузьмин.

– Это правда, Женя, – вмешался Чечель, – ее сначала хором изнасиловали, потом убили.

Кузьмин закурил и сидел молча, пока машина не остановилась. Бахтин и Чечель вылезли.

– Ты жди нас здесь, Женя, – приказал Бахтин. Утопая в снегу, они шли вдоль заборов, почти закрытых сугробами.

– Господин Бахтин. – Из темноты показалась фигура. – Я это. – Там он. Только что спать лег. – Откуда знаешь? – Свет погасил.

– Фролов сказал, что ты любую дверь открыть можешь? – Попробуем.

Они тихо подошли к даче. Постояли, прислушиваясь. Тишина. Калитку открыли тихо, шли не по дорожке, а по снегу, чтобы не скрипеть сапогами. Человек поднялся на крыльцо, повозился с замком и открыл дверь. Они вошли на террасу. Еще одна дверь. Вот и она тихо открылась. И еще одна с тремя хитрыми замками. На этот раз подручный Фролова возился долго. Потом повернулся и прошептал: – Все. Я ухожу. – Иди.

Бахтин засветил фонарь и подумал с облегчением, что Лимон верен себе: весь коридор в прихожей покрывал толстый пушистый ковер. По нему они неслышно прошли в комнату. Бахтин посветил фонарем, нащупал лучом дверь. Там, за ней, спал человек, с которым он вел многолетний бой. В котором пока всегда выигрывал Рубин. Но теперь козырные карты были на руках у Бахтина.

– Он там, – шепнул Бахтин и уперся лучом в дверь спальни. – Давай.

Бахтин ворвался в комнату и прыгнул на кровать. Он чувствовал, как бьется, крутится под ним чужое жаркое тело. Привычно заломив руки за спину, он защелкнул наручники. – Засвети, Василий Борисович, лампу.

Под потолком вспыхнула керосиновая лампа, осветила Рубина в разорванном белье и нехорошо усмехающегося Бахтина. Он скинул пальто, подошел к Рубину и ударил его в челюсть. Лимон отлетел к стене, сбивая стулья и тумбочки. – Где архив, Гриша? Лимон молчал, сплевывая кровь. Бахтин подошел и ударил его ногой по ребрам. – О-о-ох, – застонал Рубин. – Ты меня знаешь. Я тебя долго бить буду. – Твоя взяла, сука. В шкафу.

Бахтин подошел к шкафу, вделанному в стену. Выкинул костюмы и белье и увидел деревянную стенку. Нажал на нее и отодвинул.

На столе в гостиной лежали папки, стояли красивые вещи, которые с любовью сделал великий ювелир Фаберже. Наверное, их трогала Лена. Брала в руки и разглядывала внимательно и долго. На полу стоял саквояж. Бахтин открыл замок. Внутри лежали пачки долларов, франков, фунтов стерлингов. Избитый Рубин сидел на диване, и его трясла мелкая противная дрожь.

– Ну вот видишь, Лимон, я обещал, что доберусь до тебя.

– Зачем это тебе, Бахтин, у меня в Париже и Стокгольме много денег. Я озолочу тебя. Помогу свалить из России.

– Ты знаешь, друг Гриша, может, месяц назад я бы и послушал тебя. Но Семен из банды вашей шепнул, что ты первый изнасиловал жену Кручинина. Насиловал и приговаривал, что это ты меня имеешь. А потом бандюгам ее отдал. Да не трясись ты. Будь мужчиной. Ты тихо умрешь, без мук. Бахтин выстрелил. Рубин дернулся и затих. – Точно в сердце, – одобрительно крикнул Чечель. Бахтин подошел к телефону:

– Барышня, 26-665. Мартынов… Это Бахтин. Федор Яковлевич, приезжайте в Петровский парк, дача шесть. Здесь и архив, и ценности Кручининых. Бахтин повесил трубку. В машине Кузьмин спросил Бахтина: – Саша, может быть, ты скажешь, куда мы едем? Бахтин закурил, помолчал, повернулся к Кузьмину:

– Наш план таков: постараемся доехать до Клина, благо Василий Борисович нашел у Рубина в гараже еще один бидон газолина. Там сядем на любой поезд до Петербурга. – А почему не здесь?

– Боюсь, что нас могут искать. Поэтому не хочу рисковать. В Петербурге есть человек, который за деньги переправит нас за границу.

– Ну что ж, – вмешался в разговор Чечель, – план хорош, едем.

На выезде из Москвы Бахтин затормозил и вылез из машины. – Ты чего, Саша? – крикнул Кузьмин. – Подожди, Женя, я сейчас.

Бахтин смотрел в темноту. Туда, где остался город, к которому на всю жизнь он прикипел сердцем. Снежная поземка била в лицо морозной крупой, а он все смотрел в черную бесконечность, и память услужливо подсказывала ему любимые улицы, переулки, бульвары. Он прощался с Москвой. Уезжал в неизвестность, еще не зная, доберется до места или нет. Ну что ж, он выполнил все, о чем лихорадочно думал страшными тюремными ночами.

Кажется, Дантон сказал, что нельзя унести родину на подошвах сапог. На подошвах нельзя, а в сердце можно. Где бы он ни оказался, его город будет всегда с ним.

Поземка била по лицу, глаза стали влажными. И Бахтин никак не мог понять, откуда взялись слезы, от снега или печали.

До Клина они добрались к трем часам следующего дня. Горючего хватило как раз до вокзала. Напредстанционной площади бушевал базар. По нынешним тяжелым временам волокли люди сюда все, что когда-то украшало их скромные жилища. Часы с боем, граммофоны, фарфоровые сервизы, картины, одежду. Ходили мимо продавцов мужики и бабы из соседних сел, выменивали на сало, картошку, муку, скатерти и гобелены, теплые чиновничьи шинели и бархатные женские шубы. Нужда и горе правили здесь бал. Не от хорошей жизни пришли сюда люди. Бахтин со спутниками протолкались через толпу и прошли в здание вокзала. Обходя людей, лежащих вповалку на полу, они подошли к дверям с надписью: «Военный комендант». В комнате, синей от махорочного дыма, сидел чудовищно уставший человек и орал в телефонную трубку. – Нет!.. Нет!.. Запрещаю! Комендант положил трубку и спросил недовольно: – Ну чего вам?